Алупка встретила меня туманом и стойким ощущением того, что мы подъезжаем  к какому-то Сайлент Хиллу. Серые облака,  серые скалы, серые камни под ними и серые люди. Цвет настроения, короче, серый.  Природа за зиму сделала свое дело. Волны снесли пять метров береговой линии, пляж просто смыло, и теперь на его месте плескалась вода и красовались мокрые булыжники.  Оставалось надеяться, что солнце в ближайшие дни сжалится над отдыхающими и все же окрасит мир в цвета крымского лета.

Оставив вещи в номере небольшого уютного отеля, я отправился размять, затекшие от долгой поездки, ноги. Узкие улочки старого города вились змейками среди  островерхих кипарисов. Когда-то они были горными тропинками, а теперь прятались под серыми лентами потрескавшегося асфальта. Городок оказался, на удивление, чистым. То ли не настал еще пик сезона, то ли местные дворники, словно  по сигналу, выходили из сумрака и вычищали улицы, если не до блеска, то до вполне опрятного состояния.

Улочка с поэтическим названием Привольная вывела меня к длинной, пересекавшей весь город Нагорной улице. Вниз, к морю сползали крутые склоны, утопающие в роскошной зелени южной флоры. Над ними нависали тяжелые тучи, сквозь которые чудом прорывались редкие солнечные лучи. Я пристроился у парапета и достал свой повидавший виды Canon. Такой кадр нельзя было упустить! И тут в фокус камеры попал крест, огромный крест. Он был там, внизу. Солнечные блики играли на его каменном теле. Поспешно щелкнув затвором аппарата, я спрыгнул с парапета. Любопытство подталкивало меня туда, где высился черный монумент. Я заспешил вниз по улице и через несколько минут остановился у входа на старое кладбище. Две низкие покосившиеся колонны словно отделяли наш мир от того, другого, непознанного, хранившего множество тайн канувшего в Лету прошлого. Нет, оттуда не веяло могильным холодом. Наоборот, в глубине кладбища было тепло и тихо. Высохшие иглы хвойных деревьев расстелились под ногами ржавым ковром, засыпая  ступени старой каменистой лестницы. Казалось, здесь давно уже не ступала нога человека: ступени разрушены, под ногами куча камней, тропинок не осталось. Нужно все время смотреть под ноги, чтобы не наступить на чью-то могилу. Хаос разрушенных склепов и  надгробий. По этим избитым временем ступеням давно уже никто не приходит почтить память усопших. Их души успокоились здесь, под соснами. Тут нет ни тревоги,  ни добра, ни зла, только умиротворение и тишина. Вспомнился Кант, утверждавший, что под каждым могильным камнем покоится всемирная история. Зацепившись за выступ камня и расцарапав ладонь, я в очередной раз убедился, что свою историю мы не очень-то и уважаем. (Забегая вперед, скажу, что в этот момент во мне проснулся, ушедший было в отпуск, журналист. Очень скоро я выяснил, что это кладбище с незапамятных времен относится к небольшому храму Архангела Михаила, и в муниципальной собственности не значится. А посему «расходовать на его уборку и поддержание бюджетные средства не представляется возможным». Ай, господа! Когда-то ведь и вы предстанете перед Богом и будете тогда ему объяснять про муниципальную собственность, отсутствие денег и совести).

Ну а пока я карабкался к чернеющему среди деревьев монументу. Наверх вели старые каменные ступени, которые то и дело сменялись островками черной земли и низким кустарником. Все это напоминало зарубцевавшийся шов на теле пациента. По обе стороны от этого «шрама» расположились разбитые временем и южным ветром терассы. Преодолев все препятствия под ногами я, наконец-то, добрался до обелиска. Памятник явно был новый и на фоне остальных могил выглядел очень помпезно и дорого. Окажись я в другом месте, то подумал бы, что здесь лежит человек, попавший под каток 90-х. В центре монумента был высечен портрет мужчины с бородкой, характерной для профессуры ушедшей эпохи. Ниже надпись «Профессоръ А.А. Бобров». Благо, что этого великого человека, отдавшего свою жизнь борьбе с туберкулезом, не забыли. Сфотографировав памятник, я стал медленно спускаться с холма, параллельно разыскивая  взглядом то, что может удивить. На глаза  то и дело попадались оградки, выкрашенные в яркий синий цвет.  Отойдя от центральной лестницы на добрый десяток метров я заметил эммм.. что-то очень напоминающее колыбель или детскую кроватку. Пожалуй, это было самое нежное из всего того, что мне доводилось видеть в таких местах… Маленькую могилку окружала кованая ажурная ограда, к которой, буквально, прижался памятник. Это был очень странный памятник. Ни дат, ни имени…  Над оградкой поднимались кованные часы, стрелки которых навсегда застыли на цифре 9. Без четверти девять. Наверное, в эту минуту, много лет назад, оборвалась жизнь безвестного ребенка. Я смахнул паутину с  изящных завитков и собирался уже уходить, как вдруг в кустах промелькнуло что-то яркое. Через секунду оттуда появился немного потрепанный рыжий кот. Он сел у оградки и внимательно посмотрел на меня разными глазами – один был зеленый,  другой —  голубой. Кот сидел неподвижно, будто гипнотизировал меня, а потом исчез в кустах так же внезапно, как и появился. Еще какое-то время я бродил по заброшенному некрополю. Секунды превращались в минуты, минуты – в часы и сливались с вечностью.Стал накрапывать дождь, пора было уходить.   Добравшись до отеля, я мгновенно уснул, так и не разобрав вещи.

Когда я открыл глаза, небо играло легкими облачками, а солнце, освободившись от плена тяжелых туч, нехотя опускалось за горизонт. Хозяйка гостиницы принесла домашние чебуреки. Золотистые шедевры греческой кухни источали аромат сыра и пряностей. Жизнь была прекрасна! Устроившись на веранде и вкусно поужинав, я сел посмотреть сделанные сегодня снимки. Кадры были довольно удачные. Вот подсвеченный солнцем крест, вот надгробие под покрывалом засохших листьев, а вот и маленькая могилка с часами. Часы в фокусе, задний план размыт. Хороший кадр. Есть  в нем что-то… мистическое. На следующем снимке та же могила, только ракурс другой… Черт! Не может быть? Ерунда какая-то. Я пристально всматривался в изображение на экране. На кованых часах стрелки показывали 12 часов. Вернулся к первому снимку. Без четверти девять. На  втором – двенадцать. Стало немного не по себе. Может быть стрелки не были закреплены неподвижно, а я просто не заметил этого? Но когда я ходил по кладбищу, то никого не встретил. Не кот же повернул эти стрелки, в самом деле! Я отложи фотоаппарат. Подумаю об этом завтра. Этот прием всегда срабатывал, если мои же мысли разбегались от меня в разные стороны. Начинался футбол, и я на время забыл о странном памятнике на заброшенном кладбище.

Утром старая Алупка, умытая дождем и причесанная ветром, выглядела свежей и помолодевшей. Вчерашняя история с часами уже не казалась такой таинственной. Может, местные мальчишки облюбовали кладбище для своих приключений. А то, что я их не заметил, ничего не значит, —  на то они и мальчишки.  Хотелось к морю, — поплавать в еще прохладной воде, а потом растянуться на теплых, пахнущих солью камнях. Жизнь была прекрасна и удивительна!

Время близилось к полудню. Вдоволь накупавшись и запихнув мокрое полотенце в рюкзак, я отправился на базар. Люблю я это слово – «базар». Есть в нем какой-то многоголосый говор, фейерверк цветов и запахов, ощущение какого-то праздника. Расплачиваясь с колоритным продавцом персиков, я почувствовал, как о мою ногу потерлось что-то мягкое. Рыжий кот смотрел на меня снизу своими зелено-голубыми глазами.

— Привет, приятель! – потрепал я его по большой круглой голове. – И ты тут? Пойдем-ка я тебя угощу.

На рыбном ряду я купил коту пару мелких рыбешек, но он ел их так, как будто делал мне одолжение, медленно, ни на секунду не упуская меня из виду. Еще раз потрепав кота по голове, я двинулся в сторону отеля. И тут произошло то, чего я никак не ожидал! Только что тихий и мирный кот бросился мне наперерез, зашипел, шерсть вздыбилась на его выгнутой дугой спине. Я опешил: «Не понял! Ты чего? Что ты еще хочешь?!»  Кот продолжал шипеть, глядя мне в глаза. И вдруг я каким-то шестым чувством понял его (!): «Ты хочешь, чтобы я пошел на кладбище?!»  Кот перестал издавать угрожающие звуки и быстро исчез в придорожных кустах. (Наверное, исчезать в кустах было его фишкой.) «Но хоть в кроссовки переобуться можно? — крикнул я ему вдогонку. – В сланцах-то лазить по склонам —  не очень!»

В номере гостиницы я быстро сменил шорты на любимые рваные джинсы, надел кроссовки, прихватил фотоаппарат и через полчаса был на месте. Здесь ничего не изменилось. Было так же тихо и спокойно. Я несколько раз обошел маленькую оградку, тщательно осмотрел часы, пощупал все навершия на кованных прутьях. Ни-че-го! Никаких скрытых механизмов, ни шарнира, ни винтика. Стрелки намертво прикованы к циферблату.

Затвор фотоаппарата разорвал кладбищенскую тишину. Сделав несколько кадров, я присел тут же, на камне, и включил режим просмотра. На первом снимке железные часы показывали без четверти девять. Я выдохнул. Но на втором… На втором стрелки указывали на число 12. Я лихорадочно перелистнул третий кадр, —  пятнадцать минут четвертого! На следующем снимке часы опять показывали без четверти девять. Струйки холодного пота медленно стекали по моей спине. «Я не знаю что это за чертовщина!» —  кому я кричал это, коту или тому, кто лежал в этой могиле, — я не знаю, я не думал об этом. Просто в тот миг мне было одиноко и страшно. С кладбища я буквально бежал, не обращая внимание на камни и искореженные корни деревьев, торчащие из земли. За уже знакомыми покосившимися колоннами старого некрополя шла обычная курортная жизнь. Мистический страх тут же улетучился. Я зашагал вдоль парапета, злясь на себя, на охватившую меня панику, и на рыжего кота-провокатора. Устало опустившись на лавочку у чьих-то ворот, я удалил все кладбищенские фотографии, сорвал недозрелый инжир, и съев его, успокоился окончательно. Стараясь больше не думать о своем позорном бегстве, странных часах на маленькой могиле и всем прочем, я пошел к морю. Оно беззаботно играло круглыми камешками, обточенными стекляшками и мелкими ракушками. До вечера я бродил по берегу, вдыхая горьковато-соленый воздух и наслаждаясь красками морского заката. Фотоаппарат в полной праздности болтался в моем рюкзаке.

Все следующие дни я провел как нормальный курортник: купался, загорал, ездил на экскурсии, ел рыбу, фрукты и смотрел футбол. Короткий отпуск катастрофически быстро приближался к своему финалу. Отдыхающих прибавилось, по пляжу ходили разномастные торговцы, местные «туроператоры» наперебой предлагали свои услуги.

— Уважаемые дамы и господа! Предлагаем вам совершить увлекательное путешествие вдоль западного побережья Крыма. Во время путешествия вы посетите…

Что там посетят уважаемые дамы и господа, я уже не слушал. Словно очнувшись от ленивого отдыха, мозг клещами вцепился в единственную фразу. Западное побережье Крыма, западное побережье Крыма… Часы показывали стороны горизонта! Я не знаю, как и почему, но они показывали направление! И я должен, просто обязан узнать, куда ведут стрелки этих часов!

Не теряя времени, я отправился на старое кладбище. Сланцы на ногах уже не имели решающего значения. Наконец, запыхавшись, я добрался до «мистической» оградки. За кованый прут зацепился клочок рыжей шерсти. Часы все так же показывали без четверти девять. Солнце стояло в зените, и стороны горизонта определялись очень легко. На запад – это к выходу. Но сколько шагов я должен пройти, или метров, или километров, сколько? Взгляд мой опять упал на клочок рыжей шерсти. Господи, ну конечно! Надо идти до какого-то ограждения – парапета, забора, изгороди, не знаю чего, но до упора! Потом – 12 часов —  повернуть на север и снова идти до упора, а дальше – 15 минут четвертого – на восток. Только бы не ошибиться, только бы не пропустить поворот. Эта мысль молоточком стучала в моей голове, вытесняя все другие мысли. Западное направление вывело меня точно к выходу с кладбища. Дальше дорогу мне преграждал каменный парапет.  Включив для пущей уверенности GPS на китайском смартфоне, я устремился в северную часть поселка. Ноги двигались на полном автомате, словно точно знали, куда нужно идти. «Маршрут построен, двигайтесь 300 метров на север, через 300 метров поверните направо». В этот момент меня уже не удивляло то, что телефон начал со мной общаться, хоть я и не забивал в картах никаких координат. Спустя несколько минут дорогу преградил забор из профнастила, за которым росла новый особняк. К такому меня жизнь не готовила, но отступать было поздно. Ухватив покрепче фотоаппарат, я отправился покорять гору из строительного мусора, лениво  загоравшую под черноморским солнцем. Забравшись на пыльные мешки, я заглянул за забор. На стройке никого не было. Поймав удачу за хвост, я аккуратно шлепнулся в сланцах на чью- то частную территорию. Быстренько обогнув яму для бассейна, нырнул в приоткрытую калитку на тыльной стороне стройплощадки. Вновь выбравшись на дорогу, я оказался на узенькой улочке, которая петляла и уходила куда-то вверх. Упершись в живую изгородь из кипарисов, я замедлил шаг. Из кармана джинсов послышался голос навигатора: «Поверните направо, поверните направо»…

Мой нелегкий путь закончился у двери старой деревянной дачи. Изящная резьба и красивое сплетение металлических решеток наглядно свидетельствовали о ее почтенном возрасте, перевалившем за сто лет. Двухэтажный дом, устремив к морю пустые глазницы окон, доживал свои дни, прячась от людских глаз за ветвистой стеной деревьев. Поплывшие от времени ступени поднимались к заколоченной потрескавшейся двери. Я подошел  вплотную и прислушался. Из-за нее не доносилось ни звука. И в этот миг я почувствовал что-то необычное: как будто в мою руку легла теплая детская ладошка. Я стоял один, но от моей руки шла такая волна трогательной нежности, что я боялся сжать пальцы, как будто мог  причинить боль этой невидимой ладошке.  Так мы обошли дом «вдвоем». Попасть внутрь было несложно. Осторожно, чтобы не наступить на прогнившие доски, я залез на козырек, дотянулся до окна второго этажа. Трухлявая рама уже давно распрощалась со стеклами. Перекинувшись всем телом через подоконник, я очутился внутри комнаты. Мебели здесь почти не было: этажерка да старый венский стул, на котором, подобрав под себя хвост, сидел рыжий кот. Он зевнул, спрыгнул на пол и удалился в другую комнату.  Паркет, такой же старый, как сама дача, был засыпан пожухлой листвой. Наверное, так дом пытался прикрыть, оставленные временем раны. Я переходил из комнаты в комнату. Скрип половиц гулко отзывался в пустом доме.  Маленькую ладошку в своей руке я больше не чувствовал, но теплые волны продолжали накатывать на меня, заполняя необъяснимой нежностью каждый уголок старой дачи. Внизу, в самой большой комнате, которая, по-видимому, служила в свое время гостиной, я обнаружил еще пару сломанных стульев и круглый стол с проваленной столешницей. На стуле уютно устроился мой знакомый кот и, казалось, не собирался никуда уходить. Ничего интересного в этой комнате, кроме стола, не было, и я заглянул в прогнивший пролом столешницы.  В глубине что-то тускло поблескивало. Я  пошарил рукой и достал небольшую коробочку из серого металла. Крышка была украшена чеканными виньетками  с вензелем из двух сплетенных букв Н. Аккуратно приоткрыв ее, я достал из коробки несколько пожелтевших фотографий. Со старых снимков на меня смотрел белокурый мальчуган лет четырех в традиционной матроске. Внизу надпись: «Фотографiя  Д.Шапиро  Ялта». Вот он же с деревянной лошадкой. А здесь, одетый в бархатную курточку, стоит возле той самой этажерки, которую я видел наверху. Следующий снимок — явно семейное фото: на фоне кипарисов на каменной скамейке сидит красивая молодая женщина в светлом платье, рядом мужчина в темном костюме. На коленях у него тот же белокурый мальчик. Одной рукой он обнимает отца, другой – прижимает к себе маленького котенка. На лице играет детская счастливая улыбка. Я невольно заулыбался. А вот и последнее фото. Улыбка медленно сползла с моего лица. На полуистлевшем снимке  — маленькая могилка. Среди массивных каменных надгробий она напоминает светлую  колыбель. На кованых часах —  без четверти девять…

Бережно сложив фотографии, я опустил их обратно в коробку и закрыл крышку с вензелем. Осознание событий последних дней пришло само собой.

Говорят, что после смерти души праведников попадают в рай. Это самое чудесное место. Там все счастливы. Для этого малыша, имя которого я так и не узнал, рай был здесь, возле теплого моря, цветущих магнолий, любящих мамы и папы… Здесь он был счастлив. Здесь, под ласковым южным солнцем осталась его душа. Зачем ему какой-то неизвестный рай? Разве может ему быть где-то лучше, чем здесь?! Он не хочет другого рая!

Раньше мама и папа часто приходили к нему. Он брал их за руки, они гуляли у моря, а потом шли домой, где его радостно встречал игривый котенок. Это мне дом казался пустым. А для малыша он и сейчас наполнен игрушками и любимыми вещами …  Но потом мама и папа стали приходить реже. Потом перестал приходить папа. А потом мама. Ему так хотелось домой, но некого было взять за руку … Я не знаю, почему проведение выбрало меня. Может, просто никто за много лет так и не пришел к этой могиле. А может, этот мальчик, забытый, потерянный в безжалостном времени, мой дальний родственник. Не знаю. Только этот малыш помог мне понять главное. Рай может быть здесь, на земле. Алупка – это маленький рай. И люди должны, просто обязаны беречь его. Здесь они могут быть счастливы, если только захотят этого. Мы должны сохранить этот рай для тех, кто придет после нас, и во имя о тех, кто ушел раньше.

«Спасибо, малыш. Мне пора. Будь счастлив», —  по-моему, я произнес это вслух. Теплая   волна снова обдала меня нежностью.

Дачу я покинул тем же путем. Сверху, сидя на подоконнике, на меня смотрел рыжий кот.

— Фото на память, — помахал я ему и вскинул фотоаппарат.

На следующий день я уезжал из маленькой теплой Алупки. Машина где-то застряла, и я в безделии бродил по улочке в окружении ларьков с различными безделушками для туристов.  Было немного грустно.  Наконец, подъехал белый минивэн. Удобно расположившись на заднем сидении, я решил просмотреть свои снимки. Экран ноутбука вспыхнул нежными красками лета: распахнутое окно новенькой дачи в обрамлении ажурного деревянного кружева и веток цветущей магнолии. На подоконнике, подперев щечку рукой, сидит белокурый мальчик лет четырех. Рядом с ним рыжий котенок с разноцветными глазами – зеленым и голубым. Я не мог оторвать глаз от этой фотографии. На меня снова накатила волна теплой нежности.

Часы на приборной доске водителя показывали без четверти девять…