Дед  ничего  не  рассказывал  о  войне.   Не  рассказывал  ни  мне,  своему  внуку,  ни  своему  сыну,  моему  отцу.     Отец  говорил,  что  очень  обижался  на  него  за  это.   Дед,  вообще,  был  молчуном.

Дед  и  бабушка  жили  на  окраине  города,  выше  ГЭС, на  крутом  берегу,  там, где  могучая  и  красивая  река  Чусовая  впадает  в  еще  более  могучую  и  такую  же  красивую  реку  Кама.    Теплыми  летними  вечерами,  закончив  трудиться  на  небольшом  огороде,  Дед  приходил  на  косогор,  садился  на  лавочку,  привычным  движением  скручивал  «козью  ножку»  и  долго  смотрел,  как  облака  плывут  по  теплому  небу,  как  сливаются  энергии  двух  могучих  рек,  как  лежит  на  сильной  глади  вод  лес,  увязанный  в  большие  плоты  и  как,  ниже  по  течению,  гудит  и  пышет  трубами  заводов  трудовой  город.

Каждый  год,  9 мая,  возле  небольшого  клуба  на  маленькой  площади,  прямо  напротив  Памятника  Павшим  Героям,  сооружали  небольшую  трибуну  на  которую  восходили,  уже  ставшие  седыми,  солдаты  той  Великой  войны.

В  этот  день  Дед  доставал  из  шифоньера  костюм  с  орденскими  планками  и  тоже  шел  на  площадь.  Он  всегда  стоял  на  трибуне  в  третьем  или  четвертом  ряду,  немного  растерянный   и  как  бы  здесь  и  не  здесь.

Я  жил  с  родителями  в  городе  и  приезжал  к  Деду  и  Бабушке  в  выходные  и  каникулы.   Тогда  мне  было  лет 10.  И  Дед  взял  меня  с  собой  в  баню.

Я  обернулся  в  тот  момент,  когда  Дед  стянул  с  себя  майку  и  остался  в  одних  трусах.    Две  глубокие  раны  на  груди,  оставленные  вражеским  пулеметом  и  изодранные  осколками  мины  ноги.

Дед  стоял  прямо  и  молча  смотрел  на  меня.